Всем большим собакам посвящается!
И моему папе, который на небе уже давно.
Лингвоэксперт повести А. Жолудева
3.
Предусмотрительно засунув коробку с пирожным в карман, на что пёс добродушно усмехнулся, Василий поднялся на ноги. Да так на этих самых ногах и замер. Остолбенел. Потому что было от чего.
Ну, во-первых, огромная мусорная куча, которая по его памяти занимала несколько гектаров, не меньше, пропала. Совсем. Вообще. Совершенно. Точно растворилась в воздухе.
Во-вторых, на её месте красовались невесть откуда взявшиеся роскошные зелёные поля с какими-то невиданными деревьями и травами.
В-третьих, на деревьях, в траве и везде, куда не кинь взгляд, сидели, бродили или пробегали туда-сюда, как ни в чём ни бывало, словно в этом нет ничего особенного и странного, всевозможные зверюшки. Самые разные. Маленькие и большие. Волки с зайцами. Медведи с белками. Ежи с мышами. Кажется, даже бабочки летали вместе с жуками, держась за лапки.
«Как милое дружное соседство», - подумал Василий.
Никто ни за кем не гнался, никто никого не пытался поймать и съесть. Идиллия – одним словом. Мечта! Ко всему прочему, красота вокруг стояла неописуемая! А воздух так бодрил и освежал, что Василий зажмурил глаза и вдохнул так глубоко, как только мог. Медленно и с удовольствием. Воздух на свалке, где он прожил без малого десяток лет, оставлял желать лучшего, но здесь… здесь воздух был шикарным! Райским! Вкусным! Пьянящим!
- Привыкай, mon ami (мой друг)! – тявкнул пёс, - Здесь всё иначе! C'est la vie! (Это сама жизнь!)
- Да где это «ЗДЕСЬ»?! – раздражился Василий вопросом, но тут же успокоился. Мгновенно. Здешний воздух действительно творил чудеса – кричать и гневаться мгновенно расхотелось. Да и вообще, какая разница, где – «здесь» или «где-то ещё»?
- Allons-y donc! (Ну тогда пошли!) – пёс мотнул головой, приглашая за собой Василия.
И они пошли. И странное дело, Василий, будучи всегда пытливым человеком, и не подумал спросить, куда? У него даже мысли такой не возникло: чего-то спрашивать. Ну пошли и пошли. Се ля ви!
- Да выброси ты эти пирожные, наконец! – предложил пёс, указав на ближайшую, невероятно изящную урну. Василий таких никогда не видел. С диковинными витиеватыми узорами. Он даже пальцем потрогал – настоящая или померещилось?
– Здесь прекрасные летние кафе, чудесная кухня. Всё свежее! Только что приготовленное! В любой момент можно перекусить, – похвастал пёс.
- Это «Корзиночки», мои любимые! - стал оправдываться Василий. И тут же вспылил, словно и не было того умиротворяющего спокойствия, – И вообще, не твоего ума дела! И неожиданно для себя размахнулся ногой, чтобы пнуть урну. Но пёс резко остановился, присел ровно напротив Василия, открыл пасть и заявил:
- Viens (давай так): ты перестанешь относиться ко мне, как к собаке, и наша жизнь сразу наладится! Finalement (в конце концов), я уже еле сдерживаюсь, чтобы не обидеться! Et en fait, comporte-toi bien! Tu es dans un endroit respectable! (И вообще, веди себя прилично! Ты в приличном месте!)
Василий выпучился на пса, желая чертыхнуться, как следует, но тот его перебил:
- J’ai, bien sûr, passé «un cours de tolérance» (Я, конечно, проходил и «курсы толерантности»), и «уроки позитивного мышления» и даже слушал «лекции о терпимости», но всё-таки, je vais vous demander… (я попрошу со мной считаться). Я не прошу тебя говорить по-французски, au moins... (но хотя бы…)
Василий выпучился ещё больше… но пёс не унимался.
- Я воспитанный, порядочный пёс. Intelligent (Интеллигентный). Французский чистокровный спаниель в седьмом поколении, d'ailleurs (между прочим…), – пёс задумался и сбился с мысли, - Подозреваю, что и больше. Просто нет сведений. Alors, soyez poli. S’il vous plaît. (Потому, прошу быть вежливым. Пожалуйста).
- Слушай, мне бы выпить! - взмолился Василий. – Пустырничка. Или хотя бы валерьяночки.
Он схватился за сердце:
- Понимаешь, ну не готов я разговаривать с собакой! Je ne suis pas prêt! (Не готов!) Психологически! По-русски не готов, не то, что по-французски.
- Vraiment? C'est tout? (Только и всего)? – тявкнул примирительно пёс. – А я-то думал…
- Ты про кафе говорил, - перебил Василий. – Пойдём присядем, потолкуем. Ты мне расскажешь уже, что это за место такое диковинное. Откуда красота такая? А я глаза закрою и буду думать, что ты мой студент, а не собака.
- Voilà! J'ai attendu que tu te souviennes! (Вот! Я ждал, когда ты вспомнишь!) Ты должен был вспомнить! И вспомнил! А ведь чуть было не забыл на этой своей помойке! Своё большое будущее чуть не забыл! Ton grand avenir!
Василий завёл к небу глаза и выдохнул:
- Какое будущее?! Как можно забыть то, чего не было! Слушай, пойдём в кафе!
- Bien, allons-y (Хорошо, идём!) – легко согласился пёс.
Аккуратные круглые столики с индивидуальными зонтиками, изящные стульчики на крутящейся ножке с высокой спинкой, пуфики для ног, подлокотники – Василий никогда в жизни не сидел так удобно. Кафе – вернее то, что пёс называл «кафе», оказалось чудным местом. Большая зелёная поляна, вокруг каждого столика живая изгородь из диковинных цветов и листьев – посетители друг другу не мешают, каждый словно в своей собственной беседке. Уютно, в меру тепло, в меру свежо, в меру интимно.
Василий с интересом уставился, как пёс усядется на свой стул, который по логике был предназначен для человека.
- Специальная ортопедическая спинка по потребностям каждого посетителя, - тем временем прокомментировал пёс, пристраиваясь на стул, который мгновенно поменял форму: только что был круглым, на крутящейся ножке со спинкой, и тут же стал овальной собачьей лежанкой.
- Но мне то спинка не нужна, mais toi, assis-toi (а ты садись-садись!) s'il te plaît, - поспешил пояснить стулофокусы пёс.
Василий пристроился на стул и ошеломлённо оглядывался по сторонам. Живая изгородь вокруг столика создавала удивительно приятное и уютное пространство, а сквозь него хоть немного, но можно было разглядеть других посетителей. И разглядывать было, что! Вернее, кого!!
За столиками сидели, восседали, громоздились и нависали летучие мыши, скунсы, медведи гризли, лисы, волки, зайцы; с зонтиков свисали удавы, ужи, гремучие змеи. А по тропинкам между столиками скакали и лавировали кенгуру и ламы в лиловых передниках, накидках и чепчиках, как средневековые дамы. Разносили блюда и напитки на серебряных подносах.
- Напоминаю о вежливости, c'est la vie, - негромко тявкнул пёс. – У нас не принято откровенно пялиться на посетителей. Personne ne fait la moue, mais on n'aurais pas dû faire ça (Никто не обидится, но всё же не стоит).
- Слушай, селяви, выкладывай уже, где мы и зачем! – собрав всю волю в кулак и переступив мысль «собаки не разговаривают», заявил Василий. Ou je suis fou. Ou je suis mort (Или я сошёл с ума. Или умер). – немного поразмыслив, добавил он.
- Да, именно так меня и зовут. Селяви. Давай знакомиться! - протянул лапу пёс. – Mais tu as raison. (И ты прав). Ты бесконечно прав.
Василий машинально протянул руку в ответ. Шерсть французского спаниеля наощупь была шелковистой, как… тот самый лилово-розовый шарфик. Василий на секунду провалился в воспоминания. В воздухе запахло «Poison», а по коже поползли мурашки.
Она сидела перед ним и улыбалась. Её нежный смех звенел в пространстве, как тысячи крошечных колокольчиков, а улыбка манила сочным малиновым. Василий слушал французский шансон и тихонько подпевал: «Та-дам-та-дам, та…». Она подхватила. И вот уже вместе они кружат вокруг столика, а шелковый лилово-розовый шарфик касается его щеки…
Им подали напитки. Василий смахнул с ресниц воспоминание и схватил чашку с кофе. Подавала кенгуру в переднике и чепчике. Василий машинально кивнул в знак благодарности: собеседник пёс, официант кенгуру – что такого? Отпил и закрыл глаза. По щеке ползло что-то теплое.
Комментариев нет:
Отправить комментарий