Подарок для мышки (Ирина Зартайская)

Пока Дед Мороз в командировке (Наталия Песочинская)

Ты, душа моя...

 

Слегка пошатываясь и сутулясь, я бреду по рыхлому и пока ещё белому снегу. Огромными хлопьями он валит на город – на дома, на деревья и на меня. Я морщу лоб и вытираю капли слёз. Я всхлипываю и оглядываюсь по сторонам – не слышит ли кто. Я не хочу, чтобы слышали, и никого не обнаружив, позволяю себе всхлипывать немного громче. Хотя мне хочется орать, на самом деле!

Накрыло. Заболело. Защемило. Лет десять таилось где-то внутри. А сегодня вырвалось. Подумалось: души дают друг другу клятвы, чтобы после не отпускать друг друга. Меня не отпустило. Я поняла это сегодня, в тишине падающего снега, я поняла это в звенящей тишине, почти что ночью. Я поняла.

Что всё это время прятала в себе боль привязанности и потери, что все это время ты был мне нужен, что все это время я не справлялась без тебя, а лишь только пыталась. Как загнанная лошадь я неслась куда-то вперед, за чем-то вперед, за кем-то вперед. А убегала, на самом деле, от себя – от себя без тебя.

Без тебя я не целая, не настоящая - поломанная. Без тебя я сильная, но хрупкая, разбитая и искалеченная. Я - без тебя.

Рыхлый, пока ещё белый снег, накрывает город беспрерывно и щедро вот уже несколько часов – под снегом скрылись дороги, деревья, дома. А моя душа – наоборот – обнажилась. Я прислоняюсь к забору храма – мне нужно постоять, мне нужно замереть и подумать. Прислушаться к себе и тому, что у меня внутри. Без тебя.

Там пустота. Бездонная. Тёмная. Тихая. К счастью, - тихая. Громкой я бы не вынесла. А снаружи – красота! Божественная и прекрасная. Каждая веточка, каждая хвоинка на дереве покрыта белой мохнатой шапкой. Такая божественная красота случается за зиму раза два-три, когда температура повышается, а липкие и рыхлые осадки облепляют стволы деревьев, крыши домов и шапки людей. Такой красотой хочется любоваться настойчиво и долго – хочется запомнить её, вдохнуть, вобрать в себя – в свою память. Хочется вытеснить болезненное и втиснуть прекрасное, поменяв их местами.

Я стою у храма, любуюсь на заснеженные купола и думаю. О том, что не может человек жить вечно. А душа может. Она прыгает из одного тела в другое и привязывается, привязывается, привязывается. К другой душе посредством тела, посредством чувств, посредством желаний. Зачем? Зачем сколько привязанностей и болей душа оставляет, покидая мир? Сотни, тысячи, десятки тысяч - сколько? Зачем души, не имея ограничения во времени, играют в человеческие игры, чья жизнь так коротка?

Привязанности, привязанности, привязанности – считается, что это признак человечности, доброты и … душевности. Неспособность привязываться к родным и близким по человеческим законам осуждается, называется «бездушием». «В тебе нет души!» - говорят. А она есть. Ей бы остановиться и, прежде, чем привязываться, вспомнить, что, по законам вечным и божественным, привязанность приносит боль, которую ни терпеть, ни нести в себе невозможно. Невозможно больно!

Прости, но я не могу к тебе сейчас – за эти годы без тебя у меня появились новые привязанности - к другим, совсем юным душам. И я им нужна. А мне был нужен ты. Но ты предпочел уйти. Сам. Позволь и мне принять решение. Мне самой. Моя душа помнит твою, но на этом жизненном этапе я прошу оставить меня, отпустить. Я. Так. Хочу. Прости. Пусть мою боль покроет белый рыхлый снег, чтобы потом растаять и стать водой, чтобы растворить все горькие чувства и привязанности. И унести их в землю, похоронить в ней. Рядом с тобой. Прости. Я распрямлю плечи.

 

Из цикла «Разговор с Ним»

Вера Кулигина

Непостоянство

 

Дождь смывает все: грязь, чувства, эмоции. Когда смотришь в окно квартиры, удивляешься силе ветра, который одним порывом смахивает с берёз ворохи листьев – они опадают так стремительно и покорно, словно это не конец их жизни, а начало весёлого воздушного путешествия. А может так и есть? А когда выходишь на улицу, воздух врывается в легкие своей невероятной свежестью. Здесь только что пролетали листья, мокрые и увядшие. Их влажный аромат, а ещё запах мокрой коры, грибов и луж ласково поглаживают и щекочут нос всякого осмелившегося на прогулку после беспощадного ливня. Мимо луж или прямо по ним.

Повсюду много желтого – все его оттенки: от бледного цыплячьего до почти коричневого. Ещё немного красного и бурого. И с каждым днём всё меньше зелёного. Разве что трава, покрытая ковром из разноцветных листьев – она до последнего бережёт свой первозданный цвет. Домашние коты, выпущенные на лужайку прогуляться, брезгливо стряхивая дождевые капли с лап, жадно вгрызаются в съедобную ещё траву – наслаждаются осенними витаминами. Погрызть что ли травинку вслед за ними?

Дождь льет день за днём, следуя давней пословице: ранний гость до обеда, поздний – до утра, но временами шалит и нарушает традицию – устраивает неожиданный ливень с промоканием до нитки тех, кто не захватил с собой зонтик – а зачем, с утра же небо было чистым?! Осень непредсказуема и непоследовательна – дамочка с сюрпризом. Зато как умело она подготавливает эту землю к снегам и морозам. Быть может, «осенний контрастный душ» из погод – это задумка вселенского доктора?

Ранняя осень, прежде всего, прекрасна своей яркостью. Но это ненадолго. С каждым днём прорехи от опавших листьев на деревьях становятся всё больше и больше, а цветы, прежде украшавшие зелёный ковёр травы, и вовсе увяли. Осень, ещё недавно вспыхнувшая цветовым изобилием, постепенно начинает глушить цвета, подкручивать яркость. А однажды утром ты просыпаешься и понимаешь, что от недавнего разнообразия цветов не осталось ничего. За окном коричневые ветви и серая земля.

И с той минуты ты ждёшь и просишь снега, потому что серость всегда граничит с тоской, а ты не хочешь тосковать – душа просит красок, а белая простыня снега похожа на чистый холст, на котором можно нарисовать что угодно – вчерашнюю осень, завтрашнюю весну или сегодняшнюю любовь. Белая простыня укрывает собой всё серое, грязное и коричневое.

Смена погод, сезонов и настроений – привычная естественность, от которой никуда не спрятаться и не убежать. Нет смысла расстраиваться из-за дождя осенью и сетовать на холод зимой. Но почему-то не получается. Почему-то не получается наслаждаться промозглым дождём, противным ветром и унылым пейзажем умирающей природы. Вдохновение от любования осенними красками работает очень недолго. Человеческая суть такова, что нам всё время нужно что-то новое – смена обстановки, меню, плана тренировки. Нам надоедает буквально всё, но разве это наша вина – природа сама навеяла эту необходимость своим непостоянством, сама четыре раза в год кардинально меняет всё и вся. А мы лишь вторим.

Но, честно говоря, нередко очень хочется, чтобы хоть что-нибудь в этой жизни оставалось незыблемо. Чтобы земля из-под ног не уходила каждое мгновение и когда ей заблагорассудится. Чтобы близкие оставались верны и любили тебя всегда. Чтобы работа приносила удовлетворение, деньги и уверенность в завтрашнем дне. Чтобы здоровье позволяло жить полноценной активной жизнью. Чтобы здравый ум справлялся со страхами и неуверенностью. И всё же, если выбирать из всего перечисленного, СЕМЬЯ – это то самое место, которое необходимо каждому из нас. 

И пусть мир бушует непостоянством и каждый день подкидывает нам множество сюрпризов и неожиданностей - в семье, дома хочется уюта, тепла и любви. Стабильных: уюта, тепла и любви. Ты со мной согласен?

 

Из цикла «Разговор с Ним»

Вера Кулигина

Накануне

 

В первый раз ОНА пришла в четвертом классе – к счастью, не ко мне, к моей любимой бабуле. Бабуля угасала тихо, незаметно, но как бы она ни старалась не причинять никому хлопот, у нее не получалось – весь дом ходил на цыпочках, прислушивался к чему-то новому и замирал от ужаса предстоящего. Бабушка болела, но я не видела её мук – за ней ухаживала мама, а я лишь пару раз подносила кружку с водой к её губам-ниточкам - белую кружку-непроливайку с носиком для питья. Я долго рассматривала диковинную конструкцию, скорее похожую на заварной чайничек, с защитным бортиком от протекания, и очень хотела с ней поиграть. Потом.

Потом ОНА пришла, когда я закончила школу. К моей однокласснице. В старших классах мы были дружны, и я даже ночевала у Ленки дома. Мы вместе наворачивали утром пухлые оладьи, а вечером тусили за клубом. Вернее, в обратном порядке. Ленка и сама обещалась быть пухлой, как её мама и сестра, но это не мешало ей быть чертовски красивой: я первый раз в жизни видела такие глаза – размером как у тёлки, и ресницы, точно накладные - такие они были огромные, пушистые и длинные. Ленка была роскошной. Потом её не стало. Потом, без меня, когда я уехала в другой город.

Потом был молодой парень. Алексей. Мы вместе танцевали когда-то. Недолго. Мы выбивали чечётку и водили плавные и степенные хороводы. Это были русские-народные танцы. Леха сгорел быстро: что-то там с сердцем или мозгом, я не уточняла. И хотя мы не были настолько близки, чтобы я прочувствовала всю горечь утраты, всё равно было дико и странно – зачем уходят такие молодые и практически нежившие? Почему ОНА забирает их сейчас, а не потом – в старости и в мудрости.

Потом был отец. Не молодой, но и не старый. Своим внезапным уходом он озадачил нас всех. ОНА планировала забрать его тихо, прямо из одиночества, но мы помешали и забрали его раньше. К себе. На свой диван. Но даже тогда она не остановилась, а лишь ускорила процесс, поторопила всех и подвела к черте стремительно, не дав опомниться ни нам, ни ему. Помню наши нелепые потуги c вызовом молоденькой медсестры с бланками рецептов и приглашением, не на много старше её, батюшки с кадилом. Ни то, ни другое не имело никакого смысла. Мы опоздали.

После папы ОНА сделала передышку для близкого нам круга, лишь отдалённо напоминая о себе некрологами о случайных, незнакомых людях.

Потом была жена отцова брата, сам брат, их общая сестра. Они уходили по очереди, друг за другом. ОНА врывалась в их дома молча, нахально, уверенно, цепляясь за болезни и оправдывая себя возрастом уходящих. Об утрате нам сообщали чаще по телефону, после долгой паузы, сухим голосом. И всякий раз, узнав «грустную новость», я ловила внутри пустоту, вперемежку с отчаянием и «философским настроением»: всё так, как должно быть, но почему так грустно?

Один мой хороший знакомый, на пороге зрелости сетовал: «Почему люди не бессмертны?» «Чтобы дать место молодым», - предположила я. «А почему бы не сделать так, чтобы никто больше не рождался, а все, кто уже родился, никогда не умирал?» - продолжил он о своей боли. Я на тот момент была чуточку моложе своего собеседника, лет этак на двадцать, и потому о «вечной молодости» ещё не помышляла – я была в ней, поэтому возмутилась: «А как же новые души? Разве они не хотят пожить, узнать что-то новое? Ты не хочешь им дать такой возможности?» Он ухмыльнулся и не ответил.

Прошло ещё «–надцать» лет, и мой зрелый друг жив, наслаждается уютным домиком в деревне, безмятежным отдыхом на рыбалке и приятным физическим трудом на грядках. И он счастлив. Из всего моего круга близких и не очень людей, пожалуй, он – самый невозмутимый представитель рода человеческого, тот, кто остаётся в «здравом уме и трезвой памяти» при любых условиях и в любой ситуации. И я практически уверена, когда ОНА придёт за ним, он найдёт, как с НЕЙ договориться и оттянуть срок. А что буду делать я? Соглашусь ли на внезапность или буду умолять «остаться ещё хоть на минуточку, на мгновение»?

«Философскому настроению» я обязана кануну своего рождения – в такие дни, когда за чертой остаётся ещё один прожитый год, а впереди неизвестно, сколько ещё, нередко заражаешься «философским настроением». Оно тяготит, но не отступает. И чтобы не думать о НЕЙ, ты стремишься окружить себя живыми людьми, а если остаёшься один, о себе напоминают мёртвые. В моём случае «философское настроение» логично влечёт за собой панические атаки, ведь с живыми много комфортнее, чем с мёртвыми.

И всё же, что бы я выбрала: вечную бесконечную жизнь, наполненную не только радостью, но и грустью, тяготами, страхами и ответственностью, или множество попыток и каждый раз жизнь – «чистый лист»? … Я не знаю. Не знаю… А спросить у тебя совета не имею возможности. По той простой причине, что ты плод моих фантазий – тот, с кем я так стремлюсь общаться, когда рядом нет ни живых, ни мёртвых. Ты – это я.

А я – это ты.

И ответов на «философские вопросы» мы не знаем.

 

Из цикла «Разговор с Ним»

Вдыхать…

 

Вдыхаю, чтобы жить – по инерции, по привычке, по необходимости, и… неожиданно ощущаю его – такой родной, такой волнующий и близкий аромат. Откуда он здесь?

Ну как же – вот: пожухшие бутоны клевера и полевых ромашек и травинки с неизвестными названиями. Вот они. Небрежно разбросаны вдоль дорожки. Покрывают её ароматным саваном. Мягко пружинят под ногами, скукоживаются под солнцем и медленно умирают.

Я люблю этот запах, я его обожаю, я от него пьянею и забываю, где я и кто я, в одну секунду - как только мои ноздри наполняются ароматом скошенных трав, а нейронная связь отправляет импульс в нужные клетки головного мозга, где хранятся мои воспоминания… те самые… я забываю обо всём. Важном и неважном. Я дышу. Вдыхаю.

Я обожаю этот запах, но так было не всегда. Когда-то он ассоциировался с непосильным трудом, дикой усталостью и невыносимой жарой. Но мой мозг предпочёл это забыть, всё переиначить и сохранить вкупе с ароматами скошенных трав воспоминания радостного труда, приятной усталости и ласкового тепла. Мозг – удивительное изобретение Вселенной! Иногда он здорово потешается над нами, подбрасывая в моменте различные образы, ощущения и воспоминания. Он любит сплетать события, людей и мысли причудливыми нитями ассоциаций – когда «тянешь» её за один конец, а он диковинными путями и тропами приводит тебя в самые неожиданные и непредсказуемые уголки твоей памяти. Туда, где люди, события и мысли смешались в, уму непостижимые, узоры и хитросплетения.  

Я дышу. Вдыхаю.

И воспоминания накрывают.

Свежее утро, ускользающая, но пока осязаемая прохлада. Нежный ветерок по коже. Шорох трав и стрекот насекомых. Природа давно проснулась и вдыхает полной грудью, ждёт. Чувствую, что ждёт. Его. Владыку тепла и повелителя всех огненных сил.  

Вот оно – золотое счастье, поднимающееся над горизонтом, огромное светило, такое ласковое и бережное утром, но беспощадное и жгучее к полудню.

Косить нужно ранним утром, по росе – тогда острый металл ловчее врезается в травы и дольше не тупится. Косить нужно ранним утром, не по солнцу, чтобы дневной зной не сжигал и не высушивал кожу, чтобы солнце не отнимало силы, а бодрило, едва прикасаясь к запястьям, едва пробегаясь по ресницам и чуть задевая кончик носа. Опытный косарь запакует своё тело так, чтобы полуденное солнце не имело возможности сжечь спину и плечи, опытный косарь заблаговременно облачится в белые длинные одежды, предвосхищая игры с солнечными лучами. Но это к полудню – на рассвете же лишнее можно сбросить и подставить нерешительным ещё лучам и ласкающему ветру своё сильное тело – пусть трогают, пусть прикасаются. Но это не про меня.

Я девушка. И, по сути, мне здесь не место, не место шагать вдоль стежки и махать деревянным черенком, укладывая травы в ровную свежескошенную дорожку позади себя. Какой из меня косарь? Я прекрасно справляюсь с орудием труда вилами, когда взбираюсь на самую вершину сенной кручи, но косарь я – не очень. Но мне очень хочется попробовать. И я напрашиваюсь. Утром. На рассвете. И пробую свои силы и ловкость в непривычной для тела работе. Получается неказисто, но невозможно увлекательно. И опасно.

Бывали случаи, когда неказистые косари втыкали нож косы себе в пальцы, калечились, и я, откровенно говоря, боюсь. Но иду в страх и нарабатываю сноровку: медленно, аккуратно, не спеша. И я справляюсь. Мне интересно.   

В тот день я накосила – так себе, небольшую кучку, но испытала массу удовольствия, перемешанного с опасениями махнуть косой куда-нибудь не туда и испортить себе утро кровью и болью. Обошлось.

То утро я провела с тобой и с травами. И следующее. А потом ещё. Весь июнь и кусочек июля. Сезон косьбы. Наше маленькое хозяйство требовало добротного корма на целую зиму. И мы справлялись вдвоём, без помощников – быстро и слаженно. И молчаливо. Вместе с ароматом трав в то утро и следующее, а потом ещё и ещё я вдыхала тишину. А она укладывалась в моей памяти, в одной из клеточек головного мозга прочной нейронной связью, ярким воспоминанием, эмоцией счастья и радости. А немного позже радость разбавилась грустью утраты. С той минуты, как тебя не стало.

Я вдыхаю, чтобы жить и неожиданно натыкаюсь на такой родной, такой волнующий и близкий аромат. Он здесь, потому что косили. Но не вручную по старинке, не на рассвете, чтобы трава была послушной и влажной – здесь наспех пробежались бездушной машиной, снесли стебли под самый корень. И не для прокорма животных, просто так, для красоты, для ровности. И это не тот радостный миг совместной работы, когда плоды наших трудов будут торжественно вручены парнокопытным. Эта трава останется здесь же, хаотично разбросанной и никому не нужной. Бесполезная она будет сохнуть и скукоживаться, но аромат наполнит пространство тот же самый. Тот же самый. Родной. Пьянящий.

Я помню о тебе. Всегда. А травы лишь наполняют мои воспоминания терпким ароматом и усиливают их. Я помню.

 

Из цикла «Разговор с Ним»  

 

 

Я так не хочу

 

С тобой я, как заложник, – нахожусь там, где не хочу находиться, как раб – делаю то, что не хочу делать, как жертва – слушаю то, что не хочу слушать, как тиран – говорю то, что не должна говорить. Я захлебываюсь обидой, но не хочу обижаться, я гневаюсь, но не хочу этого. Я хочу созидать, но разрушаю. Я трачу время и силы впустую, в пустое и на пустое. И. Я так не хочу.

Я повторяю это множество раз. Я. Так. Не. Хочу!

Я не «груша для битья», не «палочка-выручалочка», не «девочка на побегушках» и не «псина», которую можно приласкать, пощекотав за ухом, когда у тебя есть настроение и ты расположен к доброте и ласке, или пнуть под зад, когда доброта растворяется в злости, а тумблер настроения переключился в сторону раздражения, нелюбви и агрессии.

Вместе с тобой мы взбираемся в горы презрения, лезем в жерло гнева, обжигаем сердца и души, впрыгиваем в самое пекло огня эмоций и жжём-жжём-жжём друг друга – до горячих углей, дотла, до праха. После развеваем то, что осталось по ветру и … снова воскресаем. Как птица Феникс. Оба.

Скажи, сколько у нас жизней в запасе ещё? Всякий раз я думаю, что это последняя. Но – нет, после оказывается, что была ещё одна.

С тобой я переживаю такие взрывы эмоций, что хочется выть, орать, стенать! Хочется рвануть куда-то настолько далеко, чтобы не видеть и не слышать тебя как можно дольше. А ещё хочется уткнуться в плечо кому-то очень сильному, много сильнее меня, но таких, увы, не находится. И остаётся … рвануть. И я рву. Сердце. Глотку. Обидой. Воплем.

Потом. Выдыхаю. И.

Живу дальше. С тобой под одной крышей.

А на другой день говорю: «Доброе утро!» и снова объясняю про душу, которая, как стекло, уже давно разбита в драбодан.

А ты снова говоришь: «Извини».

А я снова объясняю, что «извини» на стекле, покрытом множеством трещин, которые разбегаются в разные стороны кривыми линиями, - это заплатки, которые уже ничего не меняют, не скрепляют и не лечат. Что это иллюзия: что можно исцелить всё, простить за всё, забыть всё. Нельзя. Увы. Потому что - в драбодан.

Вечером с слышу в свой адрес такие слова, от которых останавливается дыхание и хочется застрелиться, и я не хочу их впускать в себя, не хочу слышать, не хочу понимать, но они врываются, вскакивают, влетают и бьют-бьют-бьют, уничтожая зеркало моей души, выискивая на нём небитые ещё кусочки – такие крошечные и такие беззащитные. Дзынь – врезаются слова камнем в уже далеко не гладкую поверхность, шшуух - летят осколки в разные стороны, а по стеклу бегут новые и новые змейки. Влево. Вправо. Вниз. Вкривь и вкось.

А на другой день мы снова говорим. Снова обсуждаем. Снова любим друг друга. Снова обнимаемся.

А потом. Ты снова вовлекаешь меня в историю.

С тобой я, как заложник, – нахожусь там, где мне не следует находиться, как раб – делаю то, чему противится всё моё сознание, как жертва – вынуждена слушать то, чего не заслужила, и как тиран – говорить то, что противоречит моему мироощущению.

Я с тобой захлебываюсь обидой, но не хочу обижаться, я гневаюсь, но не хочу гневаться. Я хочу созидать, строить, создавать - но разрушаю. Себя. Тебя. Нас. Я трачу время и силы впустую, в пустое и на пустое. И. Я. Так. Не. Хочу.

А ТЫ?

 

Из цикла «Разговор с Ним»

Вера Кулигина