Приветствую тебя, мой читатель!

Если тебе (Вам) понравились мои тексты, заказывай (-те) что-нибудь для себя!
Жду писем: kuliginavera@gmail.com
Сейчас занимаюсь проектом чудо-радио.рф

среда, 23 декабря 2015 г.

Все что могла



Нина Петровна всю ночь промучилась бессонницей. Не хватало воздуха, угнетали тяжелые мысли, не радовали воспоминания. Под утро забылась.



Накануне она была на похоронах. Это были ее первые ученики. Первые.. и последние. Проучив их почти два года, она ушла в декретный отпуск, после которого в школу так и не вернулась. Не смогла. Не хватило то ли педагогического чутья, то ли терпения, то ли таланту.

Первые и последние - они запомнились ей тринадцатилетними ребятишками – полудетьми-полуподростками, с нестерпимыми характерами и причудами. Она любила их и помнила всю жизнь. Первых и последних.



О смерти Стаса Нина Петровна узнала случайно. Впрочем, кто сказал, что случайности случайны? Значит, она должна была знать. «Случайно» узнала и о времени прощания. А как узнала, долго не могла понять – что делать с этими знаниями? Потом решилась. И поехала.

На месте уже было много ребят, многих из них она узнала – другие, видимо, присоединились к этому классу уже после ее преподавания. На прощании были обе параллели – школа маленькая, все друг друга знали, все общались. К тому же, в десятый-одиннадцатый ребят объединили. И в основном, были «объединенные». Как они подросли! Как возмужали мальчики! Какими женственными стали девочки!

Появление гроба на всех подействовало по-разному: парни сдержанно сжали губы, девчонки, изо всех сил крепившиеся до этой минуты, откровенно и в голос завыли. Многие в эту минуту в одно мгновение повзрослели на бессчетное количество лет, другие же – снова стали детьми – беззащитными и ранимыми. И всем одинаково стала нужна поддержка, плечо, платок…

Кроме Нины Петровны, впрочем, какой еще Петровны…Ниночки, Нины были и другие учителя. Классные руководители – одна из них та, что заменила Ниночку, и учительница параллельного класса. Еще математичка. Дети очень любили ее. И она пришла тоже. Всё. Других, к сожалению, не было. Впрочем, возможно, они и не знали. Или не смогли подойти. Ниночка, ведь, тоже могла не знать и не подойти. Живое – живым.

Мать, постаревшая на много лет, с трудом поднялась по лестнице, а у гроба совсем сникла. Она гладила сыну руки и долго всматривалась в его лицо. Это было невыносимое зрелище.

Люди сочувствовали, шептали о какой-то нехорошей записке, которую оставил Стас для своих родителей. Нина Александровна осталась сколько могла, и только дома вспомнила про этот шепоток.


***

Их было несколько – мальчишек-шалунов в ее классе. В ее первом пятом классе. Весь год она намучилась с ними, рассаживая тот так, то этак – подальше друг от друга, чтобы не шалили, не болтали, не отвлекались сами и не отвлекали других.

Весь год она искала к ним ключики, но не находила. Поодиночке они были удивительно сговорчивы и покладисты, но, вот, вместе – невыносимы. Бесконечные проказы «святой троицы» вконец измучили ее, заставив, в итоге, сомневаться в своем педагогическом выборе.

Были и другие дети, в других классах, которые тоже доставляли множество хлопот. В основном, это были мальчики. Нина Петровна огорчалась, искренне не понимая, почему эти дети: грубят, срывают уроки, не слушаются? В ее детстве такого не было: учителей хоть и не всегда уважали, но виду не подавали, и, уж тем более, не говорили им об этом в лицо.



На беседу с классным руководителем отец Стаса пришел не сразу – до этого было еще несколько разговоров с матерью мальчика. Тихой и улыбчивой женщины, не имеющей никакой власти над ребенком – мальчик слушался и опасался только отца.

Разговор с папой был продуктивным. Сначала он послушал Ниночку, потом она слушала его - он говорил сыну разумные и правильные вещи, поддерживал молодую и неопытную учительницу. Нине Петровне это понравилось. Расстались они с чистым сердцем, с чувством исполненного долга. Только потом учительница из параллельного класса, более просвещенная, шепнула ей, как бы между прочим:

- Ты с папой поосторожнее – мать там безвластна, а отец поколачивает мальчика. Не говори лишнего. Хотя, в принципе, он вменяемый. Просто дома бывает редко – ему некогда, видимо, рассусоливать.

Общение с Березиным-старшим действительно возымело успех на какое-то время. Шалости приостановились. Потом Ниночка отвлеклась на других ребят, с которыми у нее тоже не ладилось, поэтому поведение Стаса, в числе других нарушителей, было не лучше и не хуже. В общем, она, в конце концов, по совету одной из педагогинь со стажем и опытом, изменила тактику и больше к родителям не обращалась. Училась справляться сама. В конце-концов, это ее обязанность – учить и воспитывать детей в школе, а родители … они пускай делают это дома.


***



На третий день Ниночке приснился жуткий сон. Стас брел по улицам – одинокий и неприкаянный. Подросток, молодой человек, но, в сущности, еще ребенок. Брел по незнакомым улицам незнакомого города. Брел в никуда.

Дома была ссора. Очередная ссора. Да, он не отличался примерным поведением, не отличался хорошими поступками, не проявлял себя там, где хотелось ИМ. Он давно забил на их требования, плевал на их угрозы, проглатывал их нелюбовь. И последнее было больнее всего.

- Почему они не принимают меня таким, какой я есть?! Почему не замечают МОИХ достоинств?! Почему хотят от меня того, что не нравится мне - чего я не хочу? Почему меня как будто бы для НИХ нет – есть только ИХ мнение и ИХ желания? - эти и другие вопросы роились в его юной голове и западали в сердце тяжелым осадком.

Сразу после ссоры он ушел из дома. Они сами его прогнали. Намекнули. Грубо и жестко. Отец говорил о себе, сравнивал их жизни и судьбы. Они с матерью, к примеру, как раз в его возрасте и поженились, а Стас родился, когда маме было восемнадцать.

- Я в твои годы уже был отцом, а ты – НИКТО! – с гордостью парировал глава семейства.

Никто. Стас почувствовал тяжесть короткого, но такого жестокого слова. Пять букв – местоимение, вместо имени. Вместо ЕГО имени.

- Стаса НЕТ. Меня НЕТ. Есть НИКТО, - огромными буквами отпечаталось в сознании Березина-младшего.  

Когда отец ЭТО сказал, Стас перестал понимать остальные его слова. Перестал понимать, что говорит мать, а память все время навязывало смутное ведение - маленькую сестренку – послушную девчушку, любимицу родителей - его сестру.

Он помнил те времена, когда ее еще не было на свете, и он был один-единственный любимый ребенок. Правда, шаловливый. Когда родилась она, ИМ видимо, стало с кем сравнить. И сравнение, увы, было не в его пользу.

И вот, во время очередной ссоры, проволочки, прочищения мозгов, психологической атаки, будучи в полусознательном состоянии, он видел губы отца, которые искривились гневом, видел растерянные глаза матери…

– Мама, мама, но почему ты никогда не заступалась за меня, не вмешивалась, не остановила отца – где был твой материнский инстинкт? – думал он и наблюдал за Ликой – маленькой сестренкой, сидевшей на материнских коленях.    

Ручонки пятилетней девочки обвивали шею родительницы, его любимой мамы – той самой мамы – его мамы, которой ему Так не хватало!

И он понял: это нелюбовь.

Когда пришло озарение, прокралось в мозг холодной жабой и сдавило склизкими лапами сердце, он словно сомнамбула, больше не замечая никого и ничего вокруг, последовал в свою комнату.

- Так. Сейчас зима. Нужны брюки. Куртка. Да, еще паспорт. И телефон. Еще нужно удалить страничку в соц.сети.

Он давно подозревал, что родители заходят туда под его именем и читают переписку.

- Удалена.

- Ты куда, паршивец?? – раздалось эхом по лестничной площадке. Это продолжал буйствовать отец.

Поздно. Стас не ответил.

- Ну и черт с тобой! – послышалось вслед.

Черт – вот спутник Никто. Два вынужденных «друга», товарища по несчастью и соплеменника вышли из подъезда на улицу.

На минутку Стас остановился. Друзья. Позвонить. Рассказать. «Святая троица» - так их сгоряча назвала Нина Петровна, так и приклеилось. Да только где они – друзья?! В этом году все закончили школу, распрощались с пожеланиями удачи, поступили учиться, разъехались по другим городам. Все, кроме него. Он не поступил – и это стало очередным поводов для недовольства родителей.

- Иждивенец, нахлебник, бездельник. НИКТО, - говорили они (а чаще отец) в сердцах в минуты досады на отпрыска.

Звонить, в общем, было некому. И он пошел, куда глаза глядят.

Мимо с шумом пронесся скорый, обдав Стаса ударной воздушной волной. Стас огляделся вокруг. Ага, железная дорога – то, что нужно. Жаль, путь выбрал не тот. Жаль, поезд проехал мимо. Ничего, можно подождать.

Еще один состав. И снова не рассчитал. Холодно, почему так холодно? Шапка, где она? Потерял, кажется. Куртка расстегнута – надо застегнуться. Воспаление легких не подходит – это сейчас лечится.

Шоссе. Свет фар – блаженный и желанный. Визг тормозов ненадолго привел в чувство.

- Придурок, куда прешь?! – кричит водитель легковушки и машет в окно кулаком.

Какие вежливые люди его окружают – уму непостижимо! Стас вспомнил школьные годы – за каждую шалость «святой троицы» каждого из них  можно было обозвать и таким словом и словом покрепче, но учителя, лишенные права использовать грубую лексику, так старательно подбирали слова, во всяком случае, пытались это делать. Как мило. Трогательно.

Родители, жаль, не пытались. Не подбирали. Все, что придет в голову резали напрямую. Думали – так лучше, так педагогичнее, как холодный душ – игра на контрастах. Мама – герой положительный, мягкий, податливый, папа – отрицательный, властный, доминирующий над мамой – как скажет, так и будет. Игра. Театр. Фальшивый и гадкий.

- Правильно, так со мной и надо. Ведь кто я - НИКТО, придурок…кто еще?

- А вот и вокзал. То, что нужно.

Стас полез в карман куртки и к своему удивлению обнаружил несколько купюр.

- Отлично, хватит в одну сторону, только в какую?

Отыскав вход, Стас решительно пошагал к кассам. Дойдя, сунулся в окошко и протянул кассирше паспорт и деньги.

- На ближайший.

И назвал первый, пришедший на ум город.

- Ярославль.

Давно хотелось там побывать. Зоопарк. Дельфинарий. Приятные воспоминания из детства. Мама в красивом длинном платье. Папа – большой и сильный – подкидывает его в небо. Ощущение любви. Бесконечной и безмятежной. Где оно сейчас?

Итак, Ярославль. Отправление через десять минут. Стас поспешил на перрон. В прояснившейся  голове – холодный воздух сделал свое дело – тем временем рождался новый план.

***



Вот уже неделю Ниночку мучили кошмары. Испытывая чувство вины за своего бывшего ученика, она не находила себе места. В реальной жизни что-то исправить уже не было возможности – прошла неделя после похорон, а мертвые не воскресают, поэтому больной мозг подсказывал решения во сне. Каждый следующий сон был чуднее предыдущего.



Сердобольный проводник сразу приметил странного парня – на таких у него глаз наметан. Подумал – наркоман: больно чудоковатый, как отмороженный. Пригляделся. Нет - показалось. Значит, что-то еще. Сразу выяснять не стал – много дел, парень едет до Ярославля, время еще будет пообщаться.

Как нарочно место Стасу досталось без соседей. Однажды он прочел роман, как мужчина, у которого была беда, не зная, что делать, поделился со случайным попутчиком в поезде. У того мужчины беда миновала – попутчик подсказал решение. У Стаса попутчиков не оказалось – поделиться тяжелыми мыслями было не с кем.

Стас погрузился в глубокое оцепенение. Неожиданно что-то грохотнуло по столу. Подстаканник. Тяжелый металлический с граненым стаканом. А на сиденье рядом с шумом приземлился проводник.

- Билетик, пожалуйста.

Стас полез в карман.

- Парень, а ты к кому едешь?

Стас задумался и посмотрел на проводника. От его взгляда  мужчина поежился.


Ниночка перевернулась на другой бок, мысленно умоляя хозяина вагона сделать что-нибудь для мальчика.


- Чай будешь? Бери! Денег не надо, – проводник протянул кружку.

Стас не отреагировал.

Разговор не клеился. Первое желание открыться кому-нибудь  внезапно пропало – а что это изменит. Стас настойчиво молчал, а у Петровича повода, чтобы заподозрить неладное, кроме собственной интуиции, не было.

Николай Петрович, Петрович вот уже двадцать лет, как колесил дороги России и не только. За эти годы он повидал многое – несчастных и счастливых, убогих и умалишенных, потерянных и упущенных. Он сердцем чувствовал, что этот парень – один из них или все сразу. Но как он мог помочь? Только поговорить. Но говорить парень не был настроен.

Петрович, который выслушал за эти двадцать лет такое количество историй, что хватило бы на двадцать романов, не знал, как быть с молодым пассажиром, практически юнцом. С такими всегда сложнее – кому не знать, как Петровичу, у которого свой собственный сын ушел из дому, да так и не вернулся.

Тусклый свет в купе, тихий ход и мерное покачивание поезда действовали как снотворное. Пока остальные пассажиры наслаждались спокойствием сна, в душах случайных знакомых творилось черт знает что.

- Парень, я могу тебе чем-то помочь? – снова попробовал навести мосты проводник, но Стас его не слышал.

Он уже никого не слышал, и напрасно Ниночка пыталась что-то изменить.

- У тебя ручка и бумага есть? – неожиданно обратился он к Петровичу – мужику, втрое старше его самого.

На что Петрович отреагировал с пониманием – чего только в жизни не бывает, к чему эти помпезности -  только не здесь, не в поезде. Кивнув, он исчез в проходе.

- Держи, парень, можешь не возвращать, - протянул он вырванный из тетради листок и шариковую ручку. – Ярославль утром. В три.

Стас поблагодарил и отвернулся к окну. Разговор был закончен.





В 3.15. от дурного предчувствия Петрович подскочил как ошпаренный. Ночью он сменился и лег отдохнуть. Сейчас, протирая заспанные глаза, Петрович глянул в окно. Поезд стоял. Ярославль. Почувствовав укол в самое сердце, он бросился в пустое купе. Но странный пассажир уже вышел.

- Что-то будет, - с тревогой подумал Петрович, - Но я уже ничем не смогу помочь…. А мог бы….



Ниночка тихо заплакала во сне -  последняя надежда тронулась от перрона Ярославля и продолжила свой собственный путь.



Прошло сорок дней. Неприкаянная душа продолжала изводить близких. Отец, мать, сестра, дяди, тети, бабушки, дедушки и Ниночка по-прежнему не находили себе места.

- Почему?! – терзались вопросом родные.

- Зачем? – размышляла Ниночка.



Это был последний сон. Ниночка понимала – сегодня или никогда. Она должна разобраться, должна помочь – но как? Она не знала, но надеялась, что решение придет само. После полуночи она уснула.



Пока пассажиры во главе с проводником спали, Стас прогулялся по вагону туда-сюда. В первом купе лежали сваленные в кучу мешки с бельем, каждый из них был туго перевязан бечевкой. Покопавшись немного с узлами, Стас отвязал веревку и сунул в карман. Потом вернулся на свое место.

В три поезд остановился в Ярославле. К этому времени Стас немного задремал и даже расслабился, позабыв свои тяжелые мысли. Толчок и остановка поезда мгновенно вернули в реальность. Тяжелой походкой Стас устремился к выходу.

Спрыгнув на платформу, Стас осмотрелся по сторонам. В кармане лежала записка для родителей - оставалось осуществить задуманное. Мимо сновали люди, то и дело задевая плечом, сумкой, тележкой. Постепенно они все куда-то рассредоточились, и Стас снова остался один.

Миновав перрон, Стас обогнул здание вокзала и вошел в город. С этого места сознание стало творить с ним странные штуки. Он не помнил улиц, домов, подворотен, не помнил лиц прохожих, вывесок магазинов, кафе, не помнил светофоров. Как оказался в этом подвале – он тоже не помнил.


***




Ниночка все же не успела. Все случилось за мгновение до ее появления. В грязном подвале были она и ее ученик. Вернее: его уже не было. Бездыханное тело под потолком и записка у ног.

Ниночка наклонилась и подняла клочок тетрадного листа. Прочитала и ужаснулась.

«Мои родители меня не любят…»  Присела на корточки…

И, неизвестно откуда взявшейся красной ручкой, перечеркнула несколько слов. Нет – плохо. Так не исправить. Ниночка нерешительно вернула записку на место и замерла на месте. Потом передумала, наклонилась и, снова подцепив записку дрожащими пальцами, и сунула ее в карман. Шепнула:

- Стас, прости их, они и так уже наказаны…

И растворилась в воздухе.

***

В квартире эхом отозвался телефонный звонок. Отец, до того момента сидевший словно в оцепенении, резко рванул трубку на себя. Звонили из полиции.

- Нашли тело, документы на Стаса Александровича Березина, посмертных записок не оставил. Просим приехать на опознание.

Александр Березин уронил трубку и громко вздохнул. Из зеркала напротив на него смотрели глаза глубокого старика, а рядом, слегка пошатываясь стояла древняя старуха. Мать и отец не могли поверить.

***

Ниночка проснулась с ощущением чего-то свершившегося. Легкость наполняла сердце. Что-то хорошее случилось в этом ужасном сне. Что-то такое, что сделало самый большой кошмар менее страшным.

Она поднялась в кровати и ощутила что-то в левой руке. Раскрыла ладонь и поднесла к глазам. На ладони лежала записка. В одну секунду Ниночка вспомнила все, что произошло накануне и все, произошло во сне.

- Да, это правильно, иначе как бы они смогли жить дальше?! – подумала она и достала спички.


Влажная от сырого подвального воздуха бумага долго не загоралась. Наконец, вспыхнула. Маленький и нерешительный язычок пламени сожрал ужасные слова, пепел осыпался на пол. Ниночка сделала все, что могла.