Помню, как мы сбегали с мамой из лагеря. Чемодан
бросили, ни с кем не попрощались.
Это был «Дзержинец» – лагерь для детей милиционеров.
За городом, в соснах. Моя мама – не милиционер. И папа – тоже. Даже
приблизительно. И не были никогда. В этом лагере я очутилась по блату. Семейному.
Мамин брат – был как раз милиционер. Заслуженный работник органов. Как говорила
мама - в погонах и при статусе. Вот он маме и подогнал путёвку.
Когда я узнала, что поеду на смену за город, я
начала мечтать. О чём? О волшебстве, конечно! Как я – такая вся распрекрасная -
пользуюсь успехом у мальчиков, которые на меня заглядываются, и уважением – у
девочек, которые со мной советуются. И всё складывалось почти так.
Мама нарядила меня в самое лучшее платье. Не знаю,
откуда оно у меня и взялось по этому случаю – я его в первый раз видела.
Голубенькое такое, нежное, с цветочным принтом – какие-то бежевые крошечные
бутончики по всему подолу, на рукавах-фонариках и даже на поясочке. В общем, я,
в самом деле, была распрекрасная. Вот только платье это я в лагере больше так и
не надела. А кто его стирать будет? Маркое такое. На дворе советское настоящее
– стирать из лагеря увозят в какую-то прачечную, назад всё возвращают в мешках,
вперемешку, а раздают на вечерних линейках.
- Чьи штаны? Трусы? Платье? Не подписано! В сторону!
– кричит дежурный по тряпочкам. И раздаёт одежду тем, кто узнал свою. А если
никто не узнал – то … пиши, пропало.
В общем, про платье я ничего не помню больше. А кроме
него у меня ничего распрекрасного в лагере так и не случилось.
Перед самым отъездом мы с мамой, как и все ребята,
проходили комиссию. Помню, как мне голову проверяли. На педикулез. Долго так.
Роются чего-то у меня там, ищут. Мама насторожилась.
- Это мы голову яйцом моем. Укрепляем, - говорит.
А я подумала - что ж они, гнид от яичного белка
отличить не могут? Вернее, я тогда ничего такого не подумала. Я просто не
придала значения. Я этому значение намного позже предала. А тогда – нет.
Так вот. Началось всё с этого дурацкого яичного
белка. Когда мы вышли из автобуса, нас стали распределять по отрядам. А зачем
распределяли? Всё равно потом всех привели в один общий барак - это такой
большой деревянный сарай с перегородкой между мальчиками и девочками. Наверное,
были и другие бараки. Я просто не успела рассмотреть, всё так стремительно
произошло.
И вот начинаем мы жить в этих бараках. Еще дня не
живём, а у нас проверка по тумбочкам. У меня бабушкины пирожные забрали. Из
овсяных хлопьев. Уж как я их любила! Изо всех сил бабулю упрашивала, чтобы мне
с собой сделала. Она не хотела – знала же, что не съем. Не успею. Вот и не
успела. А еду в тумбочке никак нельзя в лагере – вот и конфисковали. Это
забрали, значит. Просто, я в лагере для детей милиционеров, поэтому и говорю
такие слова. Употребляю. Специальные. Профессиональные.
Пирожные конфисковали, конфеты – тоже, с чем дружить
с девочками? С чем знакомиться? А знакомиться – самое время! Ну, мы и начали.
Уж не помню, как, но многие подружились. Не со всеми – это просто невозможно: если
встать у крайней кровати и посмотреть в ряду на последнюю, то получается очень
много. Я даже не знаю, сколько. А дружба – вопрос интимный (это не милицейское
слово. Точно не милицейское! Ну, - ладно!), дружить можно вдвоём, втроём…
Как-то так. А не всеми койками.
Вот и появились у меня подружки. А у меня характер
такой – я много не говорю, больше слушаю. И присматриваюсь. А если говорю, то
наивная очень. Лишнее могу сказать по этой своей наивности. Ну и сказала.
Поделилась с подружками «про смешное» - что медсестра яичный белок со вшой
спутала! Вот, глупая! Девочки посмеялись, а я обрадовалась, что нашла
единомышленников. А они то и не по этому поводу смеялись.
В нашем отряде была девочка одна. Мне совсем
непонятная. Однажды коленку содрала – чуть совсем, а визгу было! Оооо! Истерика
целая. И что-то я там ей или сказала, или посмотрела не так – не помню. Скорее
всего, посмотрела. Я ж не говорю обычно. А смотреть – это моё коронное. Я
бывает – так посмотрю, что мурашки у того, на кого смотрю. Это называется
«говорящий взгляд». И коленки у меня – в кровь сбиты. И пальцы на ногах. Я
босая всё лето люблю на даче ходить. И вообще, я падаю часто, спотыкаюсь. И что
– орать каждый раз? А девочке этой мой «говорящий взгляд» не понравился. Это я потом
догадалась. По всяким событиям последующим.
Рядом со мной другая девочка спала. У нас кровати
рядом стояли. Она на следующий день, утро то есть, с кровати вставать не хотела.
Все уже встали, а она лежит. И – ни в какую. Вожатая уже ругается, стянуть её
хотела. И тут все увидели…
А над девочкой никто и не смеялся. Все стали
сочувствовать. Особенно эта, которая с коленкой. Так и ходит вокруг, так и
ластится. Успокаивает.
- Ничего, с каждым случиться может. Дай, посмотрю, -
и лезет простыню поглядеть.
Я ей говорю:
- Ты куда?! – и придерживаю за край.
Чего смотреть то – и так всё ясно?! А девочка, с
которой случился этот казус - смотрю, благодарным взглядом меня одаривает. А та
другая – снова мною недовольна. Второй раз. А я значения не придала – а зря.
Потом почти ничего не помню, как было. Помню, гоняли
они меня. Выгоняли, в смысле. В барак не пускали, на территорию отряда не
пускали – я пряталась на соседней. На лавке сидела целыми днями. Но это ещё
ничего – я от одиночества никогда не страдала, мне с самой собой всегда неплохо
было. Просто они меня дразнить начали.
Обидно очень. «Вшивая».
- Эй, вшивая,
- куда пошла?
- Пошла отсюда вон, вшивая!
А какая я вшивая – это яичный белок?! Я же сама им
сказала. Подружиться хотела. Пошутила. И вот.
С мамой из лагеря мы сбегали почти галопом. Чемодан
бросили, ни с кем не попрощались. Там где-то старшая вожатая застряла, долго не
приходила, мы и не стали ждать. Вещи в мамину сумку запихнули, и ещё в какую-то
и уехали.
Хорошо, что мама приехала. Просто так. Как
чувствовала. И даже не на родительский день. Еле нашла меня. На чужой
территории. Я ей всё и рассказала. И разрыдалась.
- Мама, что я такого сделала? Почему они так?!
- А поехали домой! - сказала мама и обняла меня.
Крепко-крепко.
P.S.Уезжать из лагеря спешно, - это наше семейное.
Комментариев нет:
Отправить комментарий