Всем большим собакам посвящается!
И моему папе, который на небе уже давно.
Лингвоэксперт повести А. Жолудева
5.
- А давай погадаем?! – пёс лихо перевернул кофейную чашку Василия. Хотя тот отчётливо помнил, что прежде уронил её на лужайку.
Возможно, за разговорами он не заметил, как подали новую. Кенгуру в лиловом чепчике уже неоднократно появлялось около них и исчезал, а на столе возникали салфетки, какие-то блюда, напитки. Василий ничего не заказывал – ему было не до этого, но кофе, видимо, машинально выпил.
- Lisons dans le marc de café pour l'avenir (давай погадаем на твоё будущее), или лучше настоящее? – пёс наклонился над блюдцем, медленно приподнимая край чашки.
- Non (Нет!) – дёрнулся Василий, протянув руку.
- Oui (Да!) – настоял пёс. И приподнял блюдце, чтобы лучше рассмотреть.
- Quelque chose de rectangulaire (Что-то прямоугольное). Тебе ничего не напоминает? – пёс присмотрелся получше, а Василий похолодел.
- А вот с краю ещё кое-что. Regarde! (Взгляни!) – пёс пододвинулся поближе к собеседнику. – По-моему, это женский профиль, как считаешь? Qu’est-ce qu’elle a dans les cheveux (А что у неё в волосах)?
… Ирисы. Фиолетовые ирисы. Маленькая изящная заколка нередко украшала рыжие кудряшки Валери. Когда она укладывала волосы корзиночкой, закалывала ею верхние пряди…
Пёс, орудующий лапами, точно человеческими руками – зрелище, достойное отдельного описания. Но Василий уже не удивлялся ничему. Говорящим и прямо ходящим животным. Человеческой речи из их уст, и здравой мысли в их глазах. Не удивлялся и человеческим повадкам. Вот только пальцы у собак расположены иначе и не приспособлены к захвату предметов – это очевидно. Блюдце выскользнуло и полетело на ту же лужайку, куда прежде хлопнулась чашка Василия.
- C'est la vie! Однако мы засиделись! - пёс спрыгнул со своего места и мотнул лохматой головой в знак приглашения, - Il est temps de partir. La route est longue (А нам пора. Впереди ещё долгий путь).
- Nous allons où (А куда мы собственно идём?) – Василий уже настолько освоился в странном месте, что начал интересоваться ближайшими событиями. Или это кофе так взбодрило, что захотелось задавать вопросы?
Выйдя за живую изгородь, Василий ничего, что там было до разговоров за кофе, не обнаружил. Других столиков и посетителей. Официантов в чепчиках и передниках. Никого и ничего. Словно они были в кино, и за время их отсутствия сменили декорации.
Тут на его брючину беззвучно опустилась божья коровка. Поползла вверх, перебралась на пиджак, сунулось было в карман, но передумала и полезла выше. Ещё чуть-чуть, и Василий почувствовал, как её маленькие ножки затопали по его уху. Василий испугался и схватился за мочку.
- Toi, lâche la bénie de Dieu, Vassili (Отпусти Божье создание, Вася!) Здесь никто никому не причиняет вреда. C'est la vie!
- Ну да, она сейчас мне в ухо залезет! А офтальмологи у вас здесь есть? А то у меня уже был такой случай. С блохой, – вспомнил Василий свою безрадостную жизнь на помойке.
- Au fait, où est-elle? (Кстати, где она?) Куда подевалась помойка?
Где-то на горизонте пылало жёлто-оранжевое солнце, немного левее красовались горы – какие-то непривычно симметричные и аккуратные, справа плыла громадная туча, а под ней диагональю на землю опускался ливень. Под ногами сперва обнаружилась вытоптанная дорожка, прямо посреди лужайки, затем тут и там стали выступать квадратные камни, и вот уже они сложились в узор и стали дорогой из жёлтого кирпича. Должно быть, дорогой в город Изумрудный.
- Ты говоришь о человеческих отходах, которые на Земле накопились уже в таких количествах, что люди вынуждены жить прямо на этих кучах? – пёс брезгливо поморщился.
- Какая чудовищная безответственность – наполнять грязью дом, в котором живёшь! Какая недальновидность – наполнять мир пакетами, банками и коробками, покрывая ими землю, слой за слоем! Огромные пространства земли завалены мусором, земля под ними стонет и плачет, не имея возможности рождать травы и деревья. А людям всё мало: новые коробки, банки, пакеты, стаканы появляются каждый день, чтобы быть использованными только один-единственный раз! Какая невероятная глупость! C’est du consumérisme (Потребительство)!
Пёс разразился длинным монологом. Он говорил так, точно это была его личная боль. А Василий вспомнил, что в его жизни было ДО мусорного полигона. Была квартира, жена, дети. Работа. Сначала институт, потом…
- Когда мой старший Славка был ещё школьником, мы рисовали с ним плакаты. Это были экологические проекты. Домашнее задание в началке. Бестолковые и бессмысленные для нас взрослых. Je pensais (Я всегда думал), что лично от меня ничего не зависит. Что плакат, который призывает не разбрасывать мусор – это капля в море. Капелька. От того, что мусор не разбрасывают на улице, а кладут в мусорный бак, толком ничего не меняется. Но Славка верил, что помогает планете. Je n'avais aucun droit (И я не имел права), не имел права его в этом переубеждать.
- C'est vrai (верно), - согласился пёс. – Tu étais un bon père (Ты был хорошим отцом). Во всяком случае старался им быть. Но думать, что от тебя ничего не зависит, - это малодушие и безответственность! И ты и до сих пор именно и так думаешь?
- А когда однажды мы вместе с детьми пошли в цирк, я понял, что в моей жизни всё не так, как я хочу! – Василий точно не расслышал вопроса, - Там, на манеже, между представлениями, le clown très drôle (кривлялся и дурачился клоун). С красным поролоновым носом, в большущих башмаках, а через плечо лямка, пристёгнутая к штанам огромной пуговицей. Он показывал фокус с бумажными стаканчиками и громко хохотал. Он хохотал, Славка хохотал, Юрка хохотал. Весь зал хохотал. Mais pas moi (А я - нет). Я ради детей в цирк тогда пошёл. А сам бы не пошёл. Там всегда пахнет несчастными животными. Теми, которых держат в неволе. Ветхостью ещё пахнет. Искусственным дымом и пылью. А у нас дома всегда пахло какао, кремом для бритья, духами и стиральным порошком. Ещё учебниками.
- Une semaine plus tard, le cirque part pour une autre ville (Через неделю цирк уехал. В другой город). А через год вернулся. Снова на неделю, на тот же пустырь, не так далеко от помойки. Но достаточно далеко, чтобы не отпугивать посетителей.
- И тогда я вдруг почувствовал: именно эти запахи, которые я там слышал – они для меня родные, родные и манящие. Это было странно, но я понял, что это мой путь! Меня точно током ударило! – Василий ступал по жёлтому кирпичу и рассказывал, радостно жестикулируя.
- И что ты сделал? – спросил пёс. Спросил, не ожидая ответа. Словно ответ знал и без того.
- Я взял расчёт в институте и пришёл к ним. Я честно сказал, что не умею ничего: не умею лазать по канату, делать сальто, дрессировать слонов и обматывать шею питонами. Но хочу быть, как они, - продолжал Василий.
- И тебя взяли. – закончил за него пёс.
- On m’a emmené sur la route (И меня взяли!) – подтвердил Василий. – Я научился жонглировать яблоками и грушами, научился держать носом шест с тарелками. Научился стоять на руках. А ещё я ухаживал за Принцессой. Он неё пахло несчастным животным. Elle aimait les pommes et les poires (Она любила яблоки и груши). И я кормил её своими яблоками и грушами и всякий раз на представление докупал новые.
- А Славка и Юрка несколько дней ходили ошеломлённые и зарёванные – папа пропал. И их мать попала в больницу. А к детям приехала бабушка – и это счастье, что она смогла. Оставила свою собственную жизнь, свои дела и приехала к ним, в то время, как отец колесил по миру в бродячем цирке клоуном, - с грустью поведал пёс.
Картины былой жизни выскакивали в памяти Василия яркими красками, раскручивались, разматывались, разворачивались, как клубок, если потянуть за его хвост-нить.
- А она! - пёс даже остановился нарочно, насколько важным ему казалось то, что он хотел сказать, - Она чуть не бросила учёбу! Не выходила из дому неделю. Не прикасалась к еде. Не жила. Elle ne voulait pas continuer à vivre (И не хотела жить).
- Одним поступком ты сделал несчастными сразу двух женщин, - закончил пёс после внушительной паузы.
- Et deux autres enfants (И двоих детей). – со вздохом добавил Василий. – Да, тогда мне казалось, что это правильно. Что это цена свободы. Я был эгоистом? – Василий посмотрел в глаза псу и замолк.
- Tu existais. (Ты был)!
- А тот прямоугольник из кофе на блюдце – J’ai vu mon cercueil (Это был гроб)? - невпопад спросил Василий.
