3.
Неосознанный
С этого места у меня провалы в памяти. Кого же он
покусал? Кажется, мальчика. Я смутно припоминаю искусанного, но очень хорошо
помню его бабушку. Она встречала меня в раздевалке смачными ругательствами и
угрозами. Я, пользуясь служебным положением, проскальзывала в группу сына и
вжималась в панель, прячась за косяком. Мне было стыдно, неловко, странно.
Потому что я сама работала на соседней группе. Какая же я после этого воспитательница,
если свой собственный ребёнок не умеет себя вести?!
- Закройте дверь, - властным жестом распоряжалась
наша добрая воспиталка (Боже, как я могла в ней сомневаться?!), - Сейчас они
уйдут, и откроете.
В это время угрозы (не помню текста – только суть)
достигали максимальной точки, потому что просачивались уже даже через двери. А
потом время одевания внука заканчивалось, и бабушка уводила искусанного домой.
Стыдно, но мне даже в голову не приходило тогда извиниться
перед ними – в моей голове не укладывалось, что такое может быть! Что мой
ребёнок может агрессировать и вести себя как животное. Кроме того, я даже представить
себе не могла, как это – извиняться за плохой поступок сына, если я его «такому»
не учила, если я сама себе такого не позволяю. И вообще – я же этого не
делала!!
Странная вещь получается. Мы – матери очень долго
идентифицируем себя с ребенком. «Мы хотим кушать», «Мы идем гулять», «Мы покали»
- говорим мы про свои с ребенком действия, когда они положительные (даже, если
речь про покакать). Но когда ребёнок совершает нечто асоциальное, мы категорически
не хотим делить с ним этот поступок напополам! «Мы» перестаёт работать в один
миг. Потому что каждая из нас страдает комплексом «хорошей девочки»? «Я
хорошая, и я этого не делала!» – кричит наш внутренний голос? Не знаю, как у
других, а мой внутренний голос просто захлёбывался от возмущения. Наверное, с
того момента и началась наша «сепарация». Быть «мы» с мальчиком, который
совершает плохие поступки, мне категорически не хотелось.
Мы, которые не «Мы» вели долгие душещипательные
беседы с воспиталкой. Впрочем, с тех пор называть её столь пренебрежительно
было неуместно. Она, действительно, защищала нас грудью. Так что, -
воспитательница! Татьяна Ивановна.
Татьяна Ивановна отмечала, что мой сын, к счастью,
делает «это» неосознанно, в каком-то необдуманном порыве – за игрушку,
например. Или когда некто врывается в «его мир». А вот Кирилл, сравнивала она
(мы были коллегами, поэтому не скрывали имен детей)! Кирилл делает это со
злостью, точно мстит, с усердием делает!
Я не знала, радоваться мне этому «милому факту» про «отсутствие
усердия» при укусывании или огорчаться. А, может, пора применять меры? И я
приняла…
Мерами были разговоры! Длительные, прочищающие мозги
разговоры. Не выдерживающие никакой критики с точки зрения детской психологии.
Потому что я увлекалась, говорила с усердием, с нажимом и … долго. Разумеется,
детского внимания на мои воспитательные речи не хватало. «Порог» наступал часа
за два до того, как я прекращала. Ребёнок
попросту отключался от моей трансляции и занимался своими делами.
Но я верила, я искренне верила, что мой ребёнок
ОСОЗНАННЫЙ! Что любые плохие поступки истребляются/искореняются через «воспитательную
беседу». И я продолжала воспитывать. То есть, говорить! Я не смела давать
шлепака, не смела прикрикнуть, сделать больно, но я и не жалела обиженного. Ни
разу! Никогда я не подходила - и тогда, и позже (когда сын совершал нечто
подобное – попросту обижал детей) к обиженным детям, и не спрашивала - как им? Плохо,
больно, досадно? У меня не хватало смелости. И знаний не хватало. Я тогда не
знала, что жестокость лечится милосердием и жалостью. Даже жестокость «неосознанная»,
без умысла. Интересная вещь получалась: ОСОЗНАННЫЙ ребёнок совершал
НЕОСОЗНАННЫЕ поступки. Кажется, я не замечала очевидного.
И он продолжал кусаться. Инцидент становился
прецедентом. А я, вместо того, чтобы строго объяснить, что так нельзя, вместо
того, чтобы четко и жёстко поставить точку в этой истории, оставалась в рамках
своей «идеальной воспитательной теории» и вела разговоры. А ещё прислушивалась
к советам-анахранизмам, и ждала, когда «перерастёт». Я поняла! Все-таки, иногда
я слышала советы и прислушивалась – в большей степени тогда, когда сама уже не
справлялась. Впрочем, не по злому умыслу, я просто хотела как лучше. Как и
советчики.
В общем, история эта мутная и долгая. И дурацкая. К
счастью, однажды она закончилась. Никакие части тела откушены не были, а пострадало
минимальное количество детей. По какому принципу они выбирались – осталось загадкой,
потому что с одними сын так и не подружился, а с другими стали «не разлей вода».
А потом я ушла из сада. Уволилась.
Комментариев нет:
Отправить комментарий